Пожалуй, не зря в средние века иные знатоки уверяли, что бобру якобы всегда нужно мочить чешуйчатый хвост в воде, даже во время сна. Он будто бы не зверь, а лохматая рыба. Увы, хотя хвост - палочка-выручалочка на многие случаи жизни, он иногда не выручал, а подводил. И подводил под самый монастырь. Ведь ежели рыба, то можно уплетать бобрятину в великий пост, когда так грешно есть скоромное - мясо теплокровных животных. Порой в глухомани именно монахи, кивая на чешуйчатый хвост, волокли последних местных бобров на кухню. К счастью, не везде служители церкви вели себя так.

При организации в 20-х годах Воронежского заповедника в самом его сердце был действующий мужской монастырь. Здесь и сохранилась жизнеспособная популяция редкостного в то время зверя. А вообще-то в былые времена в вареную или жареную бобрятину впивались зубы не только монастырской братии, но и отцов церкви, магнатов и дворян попроще. Нет, это я не выдумал. Есть, например, достоверные свидетельства, что высшие духовные чины в начале XVI века, собравшись в Констанце на свой вселенский собор, баловались брбрятиной. Особой славой пользовался жирный-прежирный хвост, который будто нежнее и вкуснее коровьего языка. Не очень изящно каламбуря, можно сказать, что с бобровым хвостом вроде бы язык проглотишь.

И хотя хвост упакован в ороговевшую кожу, а не в отдельные чешуйки, как у рыб, все-таки при желании под "монашью ересь" можно подвести научный базис. Для этого следует обратиться к научной статье В. Д. Бурдак "О конвергентном сходстве макрорельефа чешуйных покровов рыб и речного бобра", опубликованной в "Вопросах ихтиологии". И не любопытно ли, что у зверьков, отловленных в Киевской области, форма чешуи как две капли воды схожа с блестящим одеянием так называемых высокотелых рыб - лещей, карасей, карпов... Но бобровые чешуйки сидят на хвосте впритык, не налегают друг на друга - скажем, как у леща. Четкие продольные ряды у рыб нарушают разве лишь травмы. А у бобра, который по сравнению с ними все же неважный пловец, косые ряды на хвосте не редкость, что свидетельствует о еще недостаточном приспособлении к водной среде. Главный же вывод исследовательницы таков: "Хотя по своей структуре и генезису (происхождению.- С. С.) эти покровы различны, имеется значительное сходство в общем рисунке макрорельефа, обтекаемого водным потоком при -плавании". В общем, монахи как в воду глядели.

Но все равно и с недоразвитой чешуей бобровый хвост хорош не только с древней гастрономической точки зрения. В случае чего им можно, забыв про гидродинамику, отлупить хищника по нахальной морде. Вот сцепка, описанная сотрудником Воронежского заповедника: "Крупная охотничья собака бросилась за бобром в озеро, пытаясь его поймать. Бобр вел себя очень спокойно и плавал кругами на середине озера, но, как только собака подплыла к нему вплотную, он с силой ударил ее по голове хвостом, заставив на миг погрузиться в воду. Полуоглушенная собака с жалким видом еле выбралась на берег". Эластичная лопата из мышц и жира в оболочке из роговых пластин способна оглушить не только собаку. А та, получив увесистую оплеуху, вряд ли впредь будет кидаться на плывущего дровосека. Кстати, заметьте себе, что наружу выставлен не весь хвост. Треть хвоста опушена, скрыта от посторонних глаз.

Бобриха, кормящая детенышей и застигнутая врасплох, разбрасывает детей в стороны, чтобы те могли спастись. И разбрасывает не чем-нибудь, а хвостом. И в то же время хвост - сама нежность. Вот что пишет о многоцелевом чешуйчатом органе Л. С. Лавров в монографии "Бобры Палеарктики": "Вместе с тем хвост матери служит мягкой и теплой подстилкой для бобрят; самка при кормлении часто садится на хвост; подозвав бобрят, она часто держит их между хвостом и туловищем. При вынужденном пребывании на морозе бобры также обычно садятся на хвост, складывают на него задние лапы и, низко опускаясь животом, предохраняют от обморожения голые части своего тела".

Бобры косолапей самого косолапого властелина лесов. Нет, они не стараются подражать медведю. Это получается само собой. Ведь их передние конечности вдвое короче задних. И на суше обладатели чешуйчатого хвоста передвигаются неуклюжей иноходью, переваливаясь с боку на бок, как шлюпка на волнах. На изящных передних ногах далеко не убежишь. Даже специалисты отсаживаются писать, что, мол, это скорее пятипалые руки, способные на точные движения. Так, зверьки держат в них веточку и, медленно поворачивая, резцами аккуратно раздевают ее - дочиста снимают кору. Резцы и передние конечности взаимодействуют и в другом важном деле - мамаши носят детенышей на руках, придерживая резцами. А при потасовке с себе подобными драчуны норовят ухватить противника руками - простите, лапами - за шерсть на щеках, чтобы окунуть его голову в воду. Авось поостынет.

Задними же лапами вряд ли что ухватишь. Они громадные, в четверть длины тела, сильные и с перепонками. Это, как и хвост, движитель в воде. На втором пальце каждой из большущих лап вовсю работает чесальный коготь. Благодаря ему зверек в полном соответствии с советом незабвенного Козьмы Пруткова может всласть чесать, где чешется. Не ради потехи эволюция одарила владельца шикарной шубы специальным чесальным когтем. Здесь свой резон. Коготь этот своего рода расческа. Верхняя острая часть неподвижная, длинная и тонкая, а подвижная нижняя пластинка - короче и толще. Такой штуковиной бобр ловко вычесывает лишний пух и всякую кровососущую пакость из меха.

Шкура у бобра чрезвычайно плотная. Зимой на квадратном сантиметре брюха каким-то чудом умещается двадцать семь - тридцать семь тысяч волос, на спине - двадцать одна - тридцать одна тысяча, длиной до семи сантиметров. Добавьте к этому же трех с половиной сантиметровый пух. За таким мехом надежнее, чем за каменной стеной. Правда, летом шуба вдвое реже, но все равно бобр себя чувствует словно в термосе. Пишут, что с особо дородного бобра можно вычесать 800 граммов пуха, которого хватит на 18 фетровых шляп. Но вообще-то с клеточного бобра обычно больше 400 граммов пуха не возьмешь. Однако и это девять шляп.

Триста лет назад на Руси умудрялись вычесывать не только новый бобровый мех, но и поношенный. И весь пух выгодно сбывали иноземцам. Особенно во Францию, где из него делали невесомые шляпы. Ловкачи стали примешивать к пуху кошачью шерсть. Французские власти распознали подвох и перестали покупать пух. И выческой бобровых шкур тут же занялись голландцы. Но бобровое племя угасало на глазах, и вскоре в Европе чесать было уже некого.

А чтобы самому бобру не чесаться с утра до ночи, природа снабдила его весьма полезным жучком, который поначалу резвился только в шкурах канадских бобров, но в 1928 году добрался и до наших. И хорошо, что добрался. Этот жучок выискивает среди волос свое лакомство - власоедов и клещиков. Как видите, бобры не чураются биологических методов защиты собственной шкуры.

Издревле подметили, что у обитателей проточных водоемов мех лучше, нежели у тех, кто живет на болотистых местах, а ныне и на выработанных торфяниках. Еще в древних летописях говорилось и то, что там-то на Руси проживают бурые, а там - черные бобры. Теперь все перемешалось - появились светло-бурые, темно-бурые животные... Одно время полагали, будто черная шкура, гармонирующая с ночным мраком, помогает в ночных деяниях - заготовке корма, строительстве... Но выяснилось, что, например, вне Воронежского заповедника в моде бурый окрас. А канадские бобры и вовсе красноватые, вернее, ржаво-коричневые. Однажды под Брянском, на речке Нерусса, поймали совсем уж необычного дровосека - он был желтый с розовыми ушами, лапами, носом и хвостом и темно-вишневыми глазами. Обычно же глаза карие, с вертикальным зрачком, как у большинства животных, деятельных ночью.

А сейчас посмотрим на уши, резцы и нос. Уши, конечно, невелики. Вот у зайца уши так уши. А у бобра и смотреть-то не на что, хотя слышит он чуть ли не по-заячьи. Бобру нельзя развешивать уши: под водой, того и гляди, длинным ухом за корягу зацепишься. И поэтому в воде особые мышцы складывают и без того миниатюрный наружный слуховой аппарат.

Нырнув, бобр специальными мышцами замыкает ноздри. В таком загерметизированном состоянии он может провести под водой долгие пятнадцать минут. Наверное, как и у китов и тюленей, богатая кислородом кровь в первую очередь отдает кислород сверхвлажным органам, мозгу и сердцу, а прочие сидят на голодном пайке. И на поверхности бобр не очень жаден до воздуха: дыхание редкое-редкое. Шведские зоологи, экспериментируя с бобрами, докопались и до их сверхустойчивости к недостатку кислорода. Бобры покидали хатку, когда в искусственном газовом коктейле оставались сущие крохи кислорода - 4 - 5%. Не падали они в обморок и при очень высоком содержании углекислого газа в своем домике, но 16,5% этого газа для них было уже непереносимо, так сказать, не по зубам.