Чтобы терка работала исправно, пернатые на отмелях или на обочинах дорог глотают мелкие камешки, порой по 60 граммов. В былые времена в Сибири хозяйка на кухне иногда вытаскивала из зоба превосходную золотину, подобранную глухарем где-то на таежных россыпях. И тогда глава семейства стремглав бросался в лес на поиски местного Клондайка. В старину было много разговоров и о глухарином жемчуге. Естествоиспытателям стоило немалых трудов разъяснить невеждам, что жемчуга внутри глухаря не имеется, что находят не жемчуг, а окатанные в зобу кристаллики кварца. Теперь птицам проще проглотить блестящий на солнце осколок бутылки, чем кварц. А до блестящего они по-прежнему жадны.

О зобе еще не все сказано: орнитологи утверждают, будто на хороший галечник собираются птицы с округи почти в пятьдесят километров. А что делать, если и в ста километрах нет даже никудышного галечника? Что делать, если бульдозеры геологов или буровые установки выворачивают наверх лишь полужидкую грязь? Тогда вместо каменных жерновов проглатываются деревянные. В болотистых топях западносибирского Привасюганья глухари набивают зоб косточками шиповника (до 2100 штук), черемухи и даже костяники. Причем, если до куста лесного шиповника дальше трех километров, глухарь ленится - отправляет в зоб сантиметровые чурбачки из веток березы. Такие деревянные зубы служат не так уж плохо, как кажется на первый взгляд, и справляются не только с ягодами.

Но ягоды для глухарей, если можно так выразиться, еда праздничная. Будничный глухариный хлеб - хвоя сосны, лиственницы и можжевельника. Зимой краснобровый молодец уминает по полкило хвои в сутки, его подруга - вдвое меньше. Переваривается хвоя, набитая в зоб, отнюдь не вся. Длина колбасок, вышедших из-под хвоста только за два часа, превышает три метра! В Якутии глухари иногда так усердно подстригают вершину особо полюбившейся лиственницы, что та со временем становится шаровидной. Шар получается сам собой - в ответ на ощипывание вершины молоденькая лиственница дает несколько стволиков и тем самым расширяется.

Голодовка полезнее обжорства. Осенью в тех местах, где не разорена основа глухариного общества, птицы собираются в однополые стайки, чтобы веселее коротать зиму. Если снег сырой, спят на деревьях. Когда морозно, а на полюбившейся поляне появилось снежное одеяло подходящей толщины, они на ночь с лету падают в сугроб. Оно и правильно: лиса не учует и мороз до костей не доберется. А если мороз не в меру разгуляется, глухари несколько суток и клюва не высунут из-под снега. Так сказать, объявят голодовку. Не дурни ли? Нет, умницы. Пернатые каким-то образом дошли до великой истины: голодовка бывает калорийнее еды. В лютую стужу просто не компенсировать калорий, затраченных на стрижку деревьев и на согревание в желудке заледеневших игл хвои, той скудной толикой энергии, которую даст их переваривание. Да, да, голодать порой выгоднее, чем есть,- глухарям ведь никто не подогревает еду, а сами пользоваться огнем они не умеют.

А представляете ли вы, как именно обедает наш герой? Право, скажут многие, стоит ли обсуждать такую банальность: глухарь клюет и глотает, клюет и глотает... Делает так называемые пинцетные движения. Слов нет, клюв, работающий по принципу пинцета, удобен, если надо подобрать ягоды, семена или схватить букашку. Но много ли тощих хвоинок раздобудешь пинцетом? Не потому ли восторжествовало мнение, будто глухариный клюв есть не что иное, как подобие ножниц?

Недавний спор на тему, стрижет ли глухарь хвою или отрывает ее клювом, вроде бы затих. Итогом дискуссии стала статья Г. П. Гамбаряна в "Зоологическом журнале". Статья подробнейшим образом живописала о том, что строение нёба глухарей, тетеревов, рябчиков, фазанов, павлинов и прочих куриных птиц таково, что хвоя или побег не проскальзывают, а крепко стискиваются. То есть ороговевшее птичье нёбо и клюв можно уподобить плоскогубцам.

Главная зимняя еда - хвоя - не срезается, а заклинивается в узенькой щели между створками клюва и нёбом. И приходится ее отрывать, дергая головой. Чтобы так дергать, нужно сильно верить в крепость челюсти. Такую уверенность дарит квадратная кость, которая в этот момент разворачивается и как бы защелкивает челюсть, не дает ей отгибаться. Снова открыть клюв можно только при обратном повороте этой косточки. Так что пернатые гиганты лесов едят, запирая челюсть квадратной костью.

Видите, и тут, как при глухоте,- косточка! Да только ли она одна? Ушные мышцы птиц теснейшим образом взаимодействуют с шейной и "жевательной" мускулатурой. Сокращения этого мышечного аппарата неизбежно меняют форму слухового отверстия и так называемых околоушных складок. А что, если глухарь глохнет не только на току, но еще и на какие-то мгновения во время трапезы? Не стоит ли проверить? Но вообще-то глохнуть во время еды - последнее дело. Такой дефект вряд ли пройдет испытание временем.

Глухарь (Tetrao urogallus)

Как ни странно, зимой глухари умудряются потолстеть. Во всяком случае, в зимние месяцы их вес максимален, не то что летом. А нет ли летом другой крайности - не изнывают ли птицы от жары? Увы, про самочувствие в знойный день нельзя сказать что-то вразумительное - вроде никто теплообменом белоклювого толстяка всерьез не занимался. Общие же соображения таковы.

Несмотря на полнейшее отсутствие потовых желез, в жару птицы испаряют воду всей поверхностью тела - кожа достаточно тонка. Но вот беда - лишней воды внутри птиц нет. И поэтому пернатые обзавелись системой воздушного охлаждения наподобие той, какая действует в моторе "Запорожца".

Внутри птичьего организма имеется по пять пар воздушных мешков. Эти полости (особенно внушительны брюшные, заднегрудные и межключичные мешки) вместе с легкими и составляют дыхательную систему. Нелегко представить себе ту замысловатую траекторию, по которой путешествует воздух внутри глухаря. Это мы вдохнули - выдохнули. А в его легких прямоток - отработанная газовая смесь идет только наружу, не смешиваясь со свежим воздухом. Насосом, прокачивающим воздух сквозь легкие в одном направлении, и служат мешки.

Насос работает вроде бы без всякой связи с крыльями - частота их взмахов обычно больше частоты дыхания. Чем не парадокс? Три четверти воздуха, попадающего, например, внутрь голубя, используется для охлаждения, а не для дыхания. И хотя о глухаре подобные сведения отсутствуют, вряд ли я искажу его образ жизни, если припишу ему схожую манеру терморегуляции.

А вот иной, прямо-таки сногсшибательный факт. Процитирую новое руководство по общей орнитологии. "Единственная кожная железа у птиц - копчиковая - лежит над хвостовыми позвонками... В ней образуется маслянистый секрет, который птицы выдавливают клювом и смазывают им перо. Раньше считали, что это увеличивает несмачиваемость пера. Сейчас полагают, что несмачиваемость пера в первую очередь определяется его микроструктурой, а секрет копчиковой железы способствует сохранению эластичности пера. Секрет копчиковой железы содержит провитамин "Д" - эргостерол, под действием света он превращается в витамин "Д", который птица поглощает, оправляя и чистя перья". Не слишком ли мудрёно - витамин из-под хвоста?!

Снесла глухарка яичко. Все, что вы только что прочли, с одной стороны, сама простота, с другой - великая мудрость природы, тщательно приспособившей глухариное племя к лесам и болотам. И не поэтому ли, когда человек хочет на свой лад что-то изменить в птичьей жизни, то встречается с осложнениями, какие вроде и не предскажешь. Вспомните: снесла глухарка яичко. Простое, не золотое. Погрела его положенный срок, и на свет явился птенец. Но вот если это яичко греть в инкубаторе, то обычно лишь один шанс из десяти, что из него вылупится птенчик. Об этом мне с грустью говорили самые опытные глухареводы мира - сотрудники Дарвинского заповедника. И прибавляли: глухарка дает птенцу не только тепло, она, наверное, разговаривает с детенышами, когда те еще и не вылупились, так сказать, принимается за воспитание до их появления на свет. К сожалению, в питомнике, в искусственных условиях, без стоящего инкубатора тупик. Ибо лишь этот агрегат делает человека полным властелином. Почему так получается, читателю вскоре станет ясно.

...После того как сходит лед, от городка Весьегонска до Дарвинского заповедника, обосновавшегося среди непролазных лесов и болот северного побережья Рыбинского водохранилища, добраться проще простого - могучий "Метеор" на подводных крыльях домчит за какие-то полчаса. Здесь еще в 1963 году началась работа по вольерному разведению глухарей. О трудностях и успехах, о неожиданностях и еще не преодоленных, хотя и давно известных чертах дикого глухариного нрава, о тонкостях воспитания глухарят и о многом другом обстоятельно написано энтузиастами глухареводства В. В. Немцовым, В. В. Криницким и Е. К. Семеновой в XI выпуске "Трудов Дарвинского заповедника".

По всей вероятности, пальму первенства в российском глухареводстве следовало бы вручить А. А. Хватову, который еще в середине прошлого века предпринял такую весьма рискованную по тем временам попытку. Если бы Хватов не подобрал ключик к секретам необузданного глухариного темперамента, его попытка могла быть пыткой и для самого инициатора, и для птиц. Очень уж у них характер своенравный. Да и сколько мучений с меню - ягодки, листики, хвоя... Кроме того, северные птицы, привыкшие жить в практически стерильном лесу, на болотах, где кислая среда тут же давит микробную нечисть, в неволе могли подхватывать одну инфекцию за другой. Но все-таки Хватов держал глухарей много лет и даже получал потомство.