Еще недавно эту поразительно неприхотливую и живучую рыбу знали только дальневосточные рыбаки да ихтиологи, теперь же о ней бурно дискутируют чуть л а не по всей нашей стране. А все потому, что ее неосторожно и бездумно завезли и выпустили в подмосковные пруды, и теперь она буйно расселяется во все стороны, тесня местных рыб... Так мал и с виду неказист ротан, а так много в нем удивительного.

Мне с малолетства мила эта небольшенькая, с виду неказистая, но образом жизни интересная амурская рыбка ротан, хотя в качестве трофея она меня мало интересовала: как рыболов я вырос и созрел на более благородной, крупной и ценной рыбе. Однако мне эта головешка особенно дорога, потому что однажды в детстве, может быть, спасла мне жизнь.

Голодной ранней весной сорок четвертого года я проверял перемет на Тунгуске. Вдруг мою легкую плоскодонку перевернуло волной от близко прошедшего грузного катера, я очутился в ледяной воде, а в следующее мгновение вцепившиеся в телогрейку крючки потянули меня на дно. Из одежды я вывернулся и выплыл, но свалился в тяжелой простуде. Мать и сестры, оказавшись без моей помощи, заголодали сильнее прежнего, потому что еще не взошли даже лебеда и черемша. А уже надо было копать огород, и копали они его, выжимая из себя последние струйки сил.

Однажды мне, только что очнувшемуся от туманного обморока забытья, сестренки поднесли горячий настой чаги, а потом дали на тонком ломтике хлеба увесистую пахучую котлету непередаваемо замечательного вкуса. С зеленью молоденького дикого лука. Я потянулся еще за одной. И тихо спросил: "Из чего?" - "Из ротанов", - ответили мне. "Где взяли?" - "Наловили. За заливом в озерах. Бредешком..."

Ротана к тому времени я знал неплохо - с позиций рыбака, разумеется, - и мне не было нужды расспрашивать до предела истощенных малолетних "старушек" с потускневшими от голода глазами, как они его ловили нашим легким старым бреднем. Ясно, как: растягивали его вдоль одного берега мелководного озерца, а потом, утопая босыми ногами в вязком ледяном иле и еще не прогревшейся воде гораздо выше синих пупырышных коленок, волокли к другому. Собрав примерно полуведерную горку бурого трепещущего улова из этой озерушки, плелись к другой...

После тех ротаньих котлет я быстро пошел на поправку и через несколько дней встал, пошатываясь, на ноги.

Поднялся, чтобы следующим днем снова уплыть на Тунгуску к своему перемету: сиг и ленок в ту пору, знал я, еще шли встречь течению, но уже вовсю ловилась и славная летняя рыбица...

Наш школьный врач, все тот же добрый, высокий и мудрый дед Парыгин, по части рыб в Николаевке самый грамотный, сказал мне как-то, что ротанов во всей нашей стране нет нигде, кроме Приамурья. И еще он многозначительно добавил, что изучены они до сих пор плохо.

В то время я не знал, что эту амурскую рыбку с лантинским именем перккоттус глени почти сто лет назад открыл и описал талантливый и дотошный натуралист Б. И. Дыбовский, что под Петербург ее привез И. Л. Заливский еще в 1912 году, что вскоре после этого сложные события обусловили случайную, но прочную акклиматизацию амурского бычка - ротана-головешки - не только в прудах и озерах близ Петербурга, но и в Невской губе, и в Финском заливе. Не знал я и того, что уже почти 30 лет его с интересом разводили и изучали многие аквариумисты не только в туманном городе Петра, но и далеко за его пределами, ибо было в образе жизни перккоттуса, что в переводе означает окунь-бычок, много завлекательного.

И не ведая всего этого, я с пацанячьим задором открывал для себя ротана, как мне казалось, - с нуля. Навсегда остаются в памяти те прекрасные дни нашего детства, когда ярко и жарко разгораются желания открывать, познавать, до всего доходить собственным путем и собственными стараниями.

Лишь только оттают озерки в поймах рек, как в них засуетятся небольшие рыбки - в 10-15 сантиметров, иные в два раза побольше. Еще тогда я со своими дружками удивлялся: воды в озерке нам всего-то до пупа, и целых пять месяцев была она до самого дна промерзшей, а растаяла, и ротаны - вот они, как ни в чем не бывало. Даже караси со своей широко известной живучестью и неприхотливостью погибли и теперь скорбно белеют на берегах.

Но еще больше поражал нас ротан летом: бывало, обсохнут без дождей ротаньи озера, походим мы по потрескавшемуся илу и пригорюнимся: все, хана бычкам. А полили дожди, и накопилось в тех озерах водицы на пару вершков - забулькали! Завозились в кочках! Ожили? Но откуда?! А отцы нам раскрывали эту жгучую тайну ротан способен переживать пересыхание озера летом, как и зимнее промерзание, зарываясь глубоко в ил.

Ротан-головешка (Perccottus glehni)

Пацаны - народ любознательный и дотошный. Нам надо было самим убедиться в правдивости услышанного. Вооружились мы лопатами и на свои ротаньи озера. Копать стали, конечно, в том самом низком месте, где вода тоже исчезла, но ил был еще сыроват. Разрыли 4- 5 квадратных метров и убедились в том, что нас не обманули: мы извлекли из ила около сотни пошевеливающихся ротанов. Каждый находился в своеобразном гнезде-капсуле с уплотненными и отшлифованными стенками. Завернули мы свою добычу в мокрую мешковину и - к речке. В воде рыбки вскоре осторожно заплавали, а через час уже шустрили как ни в чем не бывало.

Но в тот счастливый день мы сделали для себя еще одно открытие: рядом с ротанами в иле мирно покоились вьюны и гольяны... Некоторые были бодрыми, трепыхались в гнездышках.

А зимой нам иногда приходилось выдалбливать изо льда вмерзших туда ротанов, и это поражало нас еще больше.

Ведь вот как интересно самому постигать мир живой природы и его тайны! Интересно и мучительно. Ибо не дает покоя, мучит вопрос: как же потом оживают промерзшие ротаны? Ведь типичный анабиоз - оживление после полного промерзания тела - позвоночным животным, уже знали мы из учебников для старших классов, не свойствен. Разве что сибирскому углозубу... Эту загадку долго носил я в закоулках памяти, пока не "просветил" ее в солидном возрасте, да и то не до конца разобрался.

Оказывается, в этих случаях для рыб жизненно важно, чтобы не промерзли полостные жидкости, внутренности и жабры. А для этого в них солей к морозам накапливается столько, что иногда рыбы не замерзают почти при пяти градусах мороза. Вроде бы антифризом напитываются. Карась - слабым, ротан, вьюн и озерный гольян - крепким. Но и замерзнув - не погибают! Оживают, оттаивая! Стало быть, в их жидкостях не образуются погибельные для клеток кристаллики? И тогда хоть в ледышку превращайся, "до мозга костей" промерзай? И все же мне думается, что большинство ротанов. не в лед вмораживается, а зарывается в ил: там лютые амурские холода выдержать легче.

Чувствую, не всех убедил. Но возьмите даллию - рыбку длиной полтора-Два десятка сантиметров, обитающую в мелководных речках, озерах и сфагновых болотах Чукотки и Аляски. Она-то переносит гораздо большее промерзание, чем ротан!

А почему, спросим себя, некоторые лягушки, зимующие на суше, не погибают от холодов? Ведь они зарываются в землю не так уж глубоко. Возможно, они тоже синтезируют в своем теле биологический антифриз. Ученые обнаружили три вида лягушек, способных вырабатывать глицероль, благодаря которому, укрывшись просто в ямке под листьями, они преспокойно и зимуют...

Но не меньшее наше удивление вызывала всеядность ротана, а также его постоянный отменный аппетит. Весной, вскоре после оттаивания озер, мы ловили его на удочки. Наживишь червя - тут же сцапает, кусочек хлеба или картошки насадишь - тоже. Правда, чаще всего рыбки хватали эту наживу в те мгновения, когда крючок двигался, тонул. Жадно брали они и на внутренности собратьев, и на кусочки их мяса. Нацепляешь на крючок даже простого дикого лука и только что народившихся осок и вейника да начнешь его водить - и их заглатывают. И так азартно, что крючок приходится вынимать из горла.

Что и говорить, выуживать эту рыбку было не так прибыльно, да занятно и весело.

Летом как-то разрезал я брюшко ротана, а в нем чего только нет: рыбья икра, мальки, вьюнчики, личинки насекомых, мелкие рачки, головастики, кусочки трав и водорослей. Даже маленькие ракушки оказались целиком заглоченными, прямо в створках! И еще что-то вроде пасты было в том ротане. И даже дюжину крохотных ротанчиков отыскал я в нем! Выходило, что ротан не только неприхотлив и всеяден, он еще и каннибал, как все заправские хищники!

Но что еще нашел я при том анатомировании: оказывается, у него при очень зубастой пасти есть аж 14 глоточных зубов. Обычно у рыб зубы или во рту, или в глотке, у ротана же - и там и там. И опять щекотало: сам открыл.

Выкраивая время, я затаивался в развилке нависшего над глубоким озерком дерева и подолгу наблюдал за жизнью в нем, цепляясь, глазами конечно, за ротанов. Хорошо-то как было: тепло, но не жарко, тихо, облака и птицы в ясном небе. Вода подо мною как стекло, а в ней - мои живые загадки. Вот медленно выплыл из зеленых зарослей крупный бычок-бычище и удивляет: так барабанно туго раздул свое брюхо, что не только скромных размеров хвост, но и большая голова кажутся к тому брюху неумело приставленными. Другой такой же неподалеку метнулся на гольяна, лишь немного себя меньшего, сцапал его и стал трудно, но упорно заглатывать. А потом, с торчащим из пасти хвостиком жертвы, в благостном изнеможении опустился на дно и замер, пошевеливая лишь костяными щеками, опершись, подобно крохотному истребителю, на три точки - кончики грудных плавников и хвоста.